Самодельный импульсный паяльник схема. Самодельный импульсный паяльник. Схема, видео, фото. Как сделать импульсный паяльник

Удивительная вещь: этого было достаточно, чтобы разоблачить все, что он знал и воспринимал как серию анекдотов - на другом языке, с медицинской терминологией, и события имели новое значение. Он мог заглянуть в их глубину, позволив ему пистолет с психическим приводом. Был раскрыт механизм странной индивидуальности - голый, краткий, сводившийся к горстке жалких рефлексов, от которых вы не можете убежать. Однако мысль о том, что доктор может смотреть на людей, чтобы помочь им, казалась ему невероятно отвратительной.

Но в то же время ореол патриархата исчез, смутно окружая воспоминания Корнелия. В этом новом, неожиданном видении не было места для сложного, непослушного юмора, который родился в школах, бараках и ракетах. Кажется, идеально подходит для такого человека: загружать, требовать, усложнять до предела возможного. Наконец, он может освободить свои угнетенные тенденции. Для непосвященных он выглядит великолепно: старый практик, опытный штурман, передает свои проверенные знания автоматам; так может ли быть что-то лучше?

И у него есть рабы перед ним, и он не должен сдерживаться, если они не люди. Компьютер, сходивший с конвейера, похож на новорожденного: как и он, он ничего не знает, но он может все узнать. Процесс обучения - это увеличение специализации и, в то же время, утрата первоначальной неделимости. На испытательном стенде компьютер играет роль мозга, а симулятор выполняет функцию тела. Мозг прикреплен к телу - очень подходящая аналогия. Мозг обязан ориентироваться в состоянии и готовности каждой мышцы; компьютер должен быть знаком с состоянием систем корабля.

Он посылает токопроводы тысячи вопросов, как будто бросая тысячи маленьких шариков одновременно во всех уголках железного гиганта и ответчику эхо создает изображение ракеты и окружающую среду. И в этой непогрешимой системе вовлечен человек, который чувствует страх перед неожиданностью и преодолевает его с помощью интрузивных комплексов. Симулятор становится орудием насилия, воплощением его навязчивых страхов. Он действует в духе высшего принципа: безопасность. Разве это не кажется похвальным рвением?

Вскоре он начал думать, что нормальный процесс был ненадежным. Чем сложнее ситуация с кораблем, тем быстрее он должен быть проинформирован об этом. Считает, что скорость тестирования агрегатов должна соответствовать важности процедуры. Совсем нет, так как нет необходимости менять правила водителя, который решает проверить двигатель не ежедневно, а ежечасно. Программа не может помешать Корнелиусу. Он бьет в том месте, где программа не защищена, потому что ничто из этого не может прийти к любому программисту.

Для прогнозирования десяти возможных последовательных прогонов требуется операция с четырьмя цифрами. Такой самоанализирующий шахматист дисквалифицирует первую гонку. На борту ракеты это не является вначале заметным: можно наблюдать только входы и выходы системы, а не то, что происходит внутри системы. Внутри беспорядок растет, а снаружи все идет нормально - но в одно время. Конечно, они не наследовали опасений Корнилия, а только структуру его собственных реакций; и, как это ни парадоксально: именно они были новыми, улучшенными моделями с повышенной утечкой, помогли аварии; они могли функционировать непрерывно, даже несмотря на то, что их контуры постоянно выходили из строя из-за информационной перегрузки.

Поэтому он интерпретировал планету как метеор, с которым столкнулась ракета: это была его последняя открытая дверь, единственный вариант, разрешенный программой. Он не мог объяснить это людям в командной каюте, он не был разумным человеком! Он не до конца вычисления взвешивает шансы: столкновение означало неминуемую гибель и бежать - только девяносто несколько процентов, поэтому он выбрал рейс - начать срочно! Все было логично, но без каких-либо доказательств. Никто никогда не слышал об этом. Кто мог подтвердить предположения?

Возможно, психиатр, который лечил Корнелия и помог ему справиться с этим. Но он ничего не скажет о медицинской тайне. Это может быть нарушено только по решению суда. Знал ли он, теперь, что случилось? Пиркс не мог заменить старого командира. Это было неприкасаемо, как стеклянная стена. Если бы были подозрения, он бы даже не узнал их.

Но все выйдет - после очередной катастрофы. И если Анабис приземлился благополучно, простая арифметика - что они просто вводят в заблуждение компьютеры, на которые Корнелиус отвечает - будет направлять его подозрения к нему. Но ему пришлось ждать со сложенными руками! Он прекрасно знал: стереть всю электронную память Ареса, передать оригинальную программу по радио; компьютер корабля будет в порядке в течение нескольких часов.

Но, чтобы заявить об этом, должны были быть доказательства. В конечном счете, по крайней мере, косвенные доказательства: но ничего не было. Он собирал несколько полутреблерных проектов: если он не может формально это сделать, не должен ли он начинать и посылать Аресу предупреждение и описание его мыслительного расследования с доски Кювье? Нет, это было слишком рискованно, даже если оно пренебрегает последствиями. Он не знал командира Ареса. Будут ли он сам слушать внешние советы на основе таких гипотез?

В отсутствие доказательств? Так это был сам Корнелиус. Он знал его адрес: Бостон, завод Синтроникс. Но как он мог просить такого недоверчивого, соблазнительного и дотошного человека признать, что он сделал то, что оставил всю свою жизнь? Возможно, после разговора в четырех глазах, после увещеваний и напоминаний об угрозе, нависшей над Аресом, он согласился бы направить предупреждение и даже поддержать его, но он был честным человеком. Но в дискуссии между Марсом и Землей, с восемью минутами паузы, на экране, а не с живым собеседником, вы делаете такие обвинения в беззащитной голове и хотите, чтобы он признал убийство, даже мужественное, тридцати лет?

Он сел на кровать, сложив руки, как бы молясь. Он почувствовал бесконечное изумление: до такой степени возможно, что вы все знаете, и вы ничего не можете сделать! Они помогли ему - с его поражением. Они все потеряли, потому что они спорили по каналам, то есть за то, что они должны были наблюдать на дальнем пятнышке в линзах телескопов, а не на том, что было в них. Они говорили о Марсе, который не видел: они видели дно своего ума, где вырисовывались героические и роковые изображения. Они разработали свои мечты на двухста миллионов километров вместо того, чтобы думать о себе.

Поэтому и здесь все, кто парился в толпе компьютерной теории и искал причину крушения, отходили от сущности вещей. Компьютеры были невиновными и нейтральными, как Марс, которым он взращивал какие-то глупости, как будто мир был ответственен за миражи, которые человек пытался навязать ему. Старые книги сделали все, что могли.

Художественная литература была на нижней полке; среди цветных покрытий появился синеватый объем По. Ему больше не нравилось искусственность языка, изощренность фантазии, которую он не хотел признавать рождением мечты. Но для Корнелия это была почти библия. Она невольно вытащила книгу, она открылась для содержимого. Название одной из историй поразило его. Когда-то Корнелиус дал ему Эдгар По, прославивший эту историю обнаружения убийцы невероятно, фантастически направленным образом.

Сначала идея, которая поразила его, казалась ему смешной, но постепенно оценивала ее. Это было похоже на школьную шутку и в то же время пронзительный удар в спину. Это грубо, неудачно, жестоко, но кто знает, не будет ли это самой эффективной в этой ситуации: отправить эти четыре слова в телеграмме. Возможно, что эти подозрения - вымысел; Корнелиус, который является субъектом болезни, является совсем другим человеком, и он учит компьютерам точно в соответствии с нормами, и нет причин чувствовать себя виноватым.

Получив такую ​​телеграмму, он пожимал плечами и подумал, что его бывший подчиненный позволил себе кричащую шутку, очень отвратительную - и так много. Но если уведомление об аварии пробудила в его тревоги и смутных подозрений, если не меньше, начинают догадываться о своем участии в нищете и сопротивляется эти домыслы, четыре слова телеграммы ударит, как гром. На мгновение вы чувствовали, что улица - встык - то, что само по себе не решает сформулировать полностью и виноват, то он не может отделаться от мысли о «Арес» и что это ждать; даже чтобы противостоять этим мыслям, телеграмма не даст ему душевного спокойствия.

Он не сможет сидеть сложа руки, в пассивном ожидании: телеграмма попадет под его кожу, его совесть утонет, а потом - что? Пиркс знал его достаточно, чтобы понять, что старик не обратится к властям, и не будет давать показания, но не сядет, как наилучшим образом защитить и как уйти от ответственности. Если он признает себя ответственным, он, не сказав ни слова, сделает то, что он сочтет необходимым.

И все же это не должно, это просто не приятно. Все было бы иначе, если бы не Арес и эти шесть дней. Согласие психиатров давать показания; наблюдая методы, с помощью которых Корнелиус преподает компьютеры; проверяя компьютер Ареса, но все это заняло недели. В его болезненной психике он найдет всевозможные шепоты и контраргументы - в конце концов, у самого честного человека есть инстинкт самосохранения.